Лучше умереть стоя, чем стоять всю жизнь на коленях
Восемь вечера, нож, капуста. Скачет всадница на коне, в голове поселилось чувство, будто вдруг через час – конец. Восемь вечера. Ты не старый – просто много уже успел. Достаёшь из чехла гитару, чтобы спеть о своей тоске.
Звуки бережны и упруги, я сижу и в окно смотрю. Не любовница – так, подруга, подвернувшийся ржавый крюк. Только пусть ты когда-то спился, а меня проедает ржа – ты упрямо в меня вцепился. Я умею пока держать.
Эта серь, как всегда, растает, протечёт ручейком в ковыль, говорили, что вырастаю – а мне волком хотелось выть, сероватой мохнатой лапой разгребать для ночлега снег, быть кому-то свободным папой, приходящим всегда во сне.. Что за глупости, скажешь тоже, - отрываешь глаза от книг. И смеёшься – ты тоже прожит, только как-то уже привык.
Ты не то чтобы самый первый, но вполне для себя хорош.. А соседки – такие стервы, Боже, где ты таких берёшь? Молоко от унынья киснет, рост сознания – невелик, утешаюсь нелепой мыслью, что я в чём-то сильнее их, что я в чём-то добрее, что ли, что честнее не за глаза.. Только я – многолетний школьник в этих пошленьких «против-за», и уже онемели руки, и язык от острот шершав, ухожу на твои поруки, забывая напялить шарф. Ухожу, и не хлопну дверью – много чести для этих стен, я, конечно, во что-то верю, не умея бороться с тем, кто глаголы с плеча бросает, кто дерзит в опустелый мир. Заполняю весь пол весами, подтверждая столетний миф. и там еще...
Звуки бережны и упруги, я сижу и в окно смотрю. Не любовница – так, подруга, подвернувшийся ржавый крюк. Только пусть ты когда-то спился, а меня проедает ржа – ты упрямо в меня вцепился. Я умею пока держать.
Эта серь, как всегда, растает, протечёт ручейком в ковыль, говорили, что вырастаю – а мне волком хотелось выть, сероватой мохнатой лапой разгребать для ночлега снег, быть кому-то свободным папой, приходящим всегда во сне.. Что за глупости, скажешь тоже, - отрываешь глаза от книг. И смеёшься – ты тоже прожит, только как-то уже привык.
Ты не то чтобы самый первый, но вполне для себя хорош.. А соседки – такие стервы, Боже, где ты таких берёшь? Молоко от унынья киснет, рост сознания – невелик, утешаюсь нелепой мыслью, что я в чём-то сильнее их, что я в чём-то добрее, что ли, что честнее не за глаза.. Только я – многолетний школьник в этих пошленьких «против-за», и уже онемели руки, и язык от острот шершав, ухожу на твои поруки, забывая напялить шарф. Ухожу, и не хлопну дверью – много чести для этих стен, я, конечно, во что-то верю, не умея бороться с тем, кто глаголы с плеча бросает, кто дерзит в опустелый мир. Заполняю весь пол весами, подтверждая столетний миф. и там еще...